гуру сневанса
Название: Хочешь, научу?
Пэйринг: Юра/Отабек, Виктор/Юри (фоном)
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Юмор, Ангст
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Миди
Описание: Апокалипсис юности. Мучительный процесс преображения, поиска себя, примирения с собой и миром вокруг.
Статус: в процессе
Примечания автора: Начала за здравие, закончила за упокой.
1. Автор в полной мере осознаёт, что он мудак.
2. Автор понимает, что стилистика поехала в сторону более привычной. Значит, буду что-то делать с первыми главами.
3. Беттингу быть. Ошибок, я уверена, море.
4. Будет ещё одна часть - заключительная. Меня что-то распидорасило, простите.
Вообще-то всё случилось из-за того, что Виктор напоил Кацудона.
Хотя чмошник не особо-то и сопротивлялся. «Витенька» ему только разок улыбнулся, пальчиком поманил, и тот пошёл следом совершенно очарованный. Аж смотреть противно!
Юра сказал, что если они придут ужратыми, он спустит их с лестницы. Виктор напомнил, что квартира его, поэтому он может прийти хоть на рогах, после чего предсказуемо был послан на хуй. На что совершенно не обиделся и, похохатывая, ушёл, приобняв Кацудона за плечи.
Невозмутимая сволочь.
Как итог — Юра в третьем часу ночи метался по Думской, пытаясь их отыскать. Суки ебаные, хоть бы предупредили во сколько придут!
Санкт-Петербург то ли засыпало снегом, то ли заливало дождём. Мокрые хлопья летели в глаза, хлестал по щекам ледяной ветер. Желтоватый свет фонарей плыл по сырой мостовой, как растопленное сливочное масло.
Уши заледенели уже через пятнадцать минут.
«Гандоны. Найду — убью».
читать дальше
По рассказам очевидцев из «ЧП» Кацудон опять устроил полуголые пляски, подрался с каким-то мужиком и был выставлен вон вместе с Виктором. После чего они кочевали из бара в бар — потому что видели их почти везде. И под конец парочка скрылась в «Central Station».
Ну да, куда идти отрываться, если не в гей-клуб.
Вышибала у дверей лениво пережёвывал жвачку и в ответ на расспросы сообщил, что: «голубки свалили отсюда час назад».
Так и сказал — «голубки». Отличный мужик, хорошо подбирал слова. Даром, что пидарас.
Нашлись эти придурки вообще в другой стороне от дома. На набережной. Когда Юра уже насквозь продрог, замотался в шарф до самого носа и был готов убивать.
И, судя по всему, они уже хрен-знает-сколько лежали в подтаявшем сугробе и целовались.
Оттопыренная кверху жопа Виктора так и манила отвесить хорошего пинка. Ну как тут было удержаться?
— Харэ лизаться!
Виктор охнул и обернулся.
— Юрио?
— Сука, ещё раз так назовёшь, я тебе рожу разобью! Где вас носило? Я всю Думскую уже обошёл!
Ему ответили невразумительным мычанием, попытались обнять (вдвоём!), перемежая всё это с благодарностями. Юра от внезапных нежностей отбился, немного поорал и только потом вызвал такси.
Водила оказался понимающим. Помог сгрузить пьяные тела на заднее сиденье, выгрузить тоже пообещал помочь. Только из машины. А жили они на четвёртом, ебать его, этаже. Лифта не было.
Юра представил, как прёт на горбу двух невменяемых взрослых мужиков по лестнице. Поморщился и позвонил Отабеку. К счастью он обосновался неподалёку, на том же берегу Невы.
— Алло?
Голос в трубке сонным не был, но Юра всё равно на всякий случай уточнил:
— Я тебя не разбудил?
В автомобильных колонках надрывался Шнуров, призывая «В Питере — пить», и слышно Отабека было плохо.
— Нет. Что случилось?
Юра вкратце обрисовал ситуацию, попутно стряхивая с плеча Виктора, которому именно сейчас приспичило вздремнуть.
Как настоящий друг Отабек согласился помочь без вопросов, даже уговаривать не пришлось.
Но возле дома выяснилось, что Виктор может нормально держаться на ногах, даже учитывая, что Кацудон висел на нём, нашёптывая что-то на ухо.
Виктор млел.
Сука, чтоб вас!
Такси, что привезло Отабека тоже уже отъехало. И он теперь стоял рядом, глубоко засунув руки в карманы куртки. По лицу не понять злился или нет.
— Прости, они на земле валялись. Думал, сами идти не смогут.
— Не парься, — отозвался Отабек, схватил довольного Виктора за локоть и поволок вместе с Кацудоном к воротам в арке. — Пойдём уже. Чего встал?
Юра кинулся открывать.
В квартиру они ввалились под гогот Виктора. Юра в сердцах снова отвесил ему поджопник, заставил разуться и вместе с Кацудоном затолкал в гостиную.
— Проспитесь, уроды! — захлопнув дверь с ноги, он повернулся к Отабеку. — Чаю хочешь?
— Давай.
Пока Юра возился с плитой, Отабек устроился на шатком табурете и подпёр щёку кулаком.
— Слушай, раз уж пришёл, оставайся у нас. В комнате диван раскладывается. А завтра на тренировку вместе поедем. Как тебе?
— Нормально.
Пристроив чайник на плиту, Юра тоже плюхнулся за стол.
— Ну, вот и договорились.
В гостиной грохнуло. Кажется, кто-то опрокинул горшок с цветком. Наверняка фикус, прозванный почему-то Георгием.
Виктор его очень любил. C утра расстроится.
— Бля, да ложитесь спать уже! — крикнул Юра, и добавил уже тише. — Заебали, честно слово.
— Чего к Барановской тогда не съедешь? У неё и попросторней вроде.
Юра тоскливо обвёл взглядом тесную кухоньку. Громоздкие навесные шкафы, безвкусные обои в цветочек, крошечный стол, за которым так неудобно завтракать втроём. На стене светильник без плафона. Он держался на соплях, и Юра случайно его расколотил. Виктор всё собирался съездить в «Икею» за новым, но никак не доходили руки.
С апартаментами Барановской не сравниться, конечно, но…
— Эта баба — ёбаный диктатор. Прямо Ким Чен Ын какой-то! Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Юрочка, ешь овощи! Юрочка, веди себя прилично! Юрочка, не выражайся! — передразнил он. — Виктора хоть послать можно.
Отабек усмехнулся. Едва заметно, одними уголками губ.
— Переезжай ко мне.
— Очень смешно.
— А я и не…
В тот же момент, — у Юры волосы на затылке встали дыбом, — послышался придушенный стон Виктора.
Блять!
Может, показалось?
Вывернув шею, будто мог видеть сквозь стены, Юра напряг слух. В гостиной происходила какая-то возня.
А потом Виктор застонал снова. Громко, от души.
Юру будто ошпарило кипятком. Он прилип к табурету, вцепился в сиденье, с ужасом чувствуя, как лицо наливается жаром.
Надо было вскочить, вломиться в гостиную, растащить этих «голубков» по разным углам, чёрт возьми! Или как-то объяснить Отабеку, что они обычно не трахаются при гостях! Да и при Юре тоже!
Надо было. Но он не мог сдвинуться с места.
Засвистел чайник. Отабек погасил огонь.
— Прости, они… — промямлил Юра, не зная, куда деть глаза.
— Пьяные, я знаю. Ты за их действия не отвечаешь, расслабься. Где у вас чай? Я налью.
— Вон там, в шкафу. Мне крепкий не заваривай. Лимон в холодильнике.
К тому моменту как исходящие паром кружки опустились на стол, у Юры не осталось сомнений в том, что в гостиной Виктора жёстко нагибали раком.
Наверное, Юра был красным как помидор, потому что Отабек так сочувственно выгнул брови…
Его подбросило.
— Ебитесь потише! — заорал Юра, швыряя в стену первое, что попалось под руку.
Сахарница брызнула осколками.
Тихо стало ровно на полсекунды, потом Виктор охнул.
«Скотобаза!» — вспомнилось любимое дедушкино ругательство.
Может он специально споил Кацудона, чтобы его — Юру — достать? Или на что он там рассчитывал? На шикарную еблю на грани эксгибиционизма? Или какое там название у извращения, когда вынуждаешь нормальных людей слушать эти ахи-вздохи?
— Юр, успокойся, — сказал Отабек. — Забей на них.
— Я их завтра урою!
— Не сомневаюсь. Пей, а то остынет.
Юра уткнулся в кружку, громко хлюпнул чаем и затих.
Некоторое время они сидели молча. Юра гипнотизировал плавающую в кружке дольку лимона.
В гостиной стонали так сладко, так до тошноты эротично...
— Блять, да когда они уже закончат… — пробормотал Юра, поднимая глаза.
Происходящее за стенкой, Отабека вообще не волновало. Или же он этого не показывал. Он прихлёбывал чай, поглядывая на Юру, и не лез с «остроумными» комментариями.
Уже только за это хотелось его расцеловать.
Он не в первый раз подумал, что у Отабека очень красивое лицо, спокойное такое. Но Юру вообще завораживал чужой пофигизм. И причёска Отабеку шла больше, чем этому тупому канадцу.
Высокий, широкоплечий, уравновешенный…
Дед бы сказал — солдат. Сказал бы — как за каменной стеной. Девки таких любят.
— Скажи, Бек, а ты целовался с кем-нибудь? — спросил Юра и мысленно чертыхнулся.
Нашёл время, чтобы спрашивать.
Хотя в другое время ему бы и в голову не пришло спросить.
Отабек если и удивился, то виду не подал.
— Было дело.
— И как тебе?
— Да так. А ты — нет?
Прозвучало обидно.
— С чего ты взял?
— Я просто спросил.
Юра недовольно засопел.
— Ну да, не целовался! Ну и что? У меня вообще нет времени на эту херню!
Взгляд Отабека стал таким пронзительным, что вдоль позвоночника прокатилась волна мурашек.
— Хочешь, научу?
Его губы слегка изогнулись. Нижняя чуть более пухлая, чем верхняя. Наверное, с ним приятно…
Стоп!
Юра так резко оттолкнулся от стола, что чуть не грохнулся с табуретки. Ножки скрипнули по полу.
— Ты сдурел?
— Почему? — Отабек даже не сменил позы, так и сидел подперев щёку кулаком.
— В смысле «почему»? У вас что, в Казахстане так принято? Сосаться с мужиками в дёсны?
У него стало такое лицо… Юре показалось, что Отабек сейчас встанет и отвесит ему пиздюлей. Было за что.
Не ударил.
— Нет, не принято. Просто ты мне нравишься, Юр.
Да лучше бы ударил!
— В смысле… нравлюсь? Как девка, что ли?
Отабек молчал. Ждал, пока Юра наорётся, наверное. И как же хотелось врезать по его спокойной роже!
Даже за стенкой слегка поутихли страсти.
Или это он уже ничего не слышал?
— Ты это так и задумывал, когда ко мне в друзья набивался? Хочешь, может меня по углам зажимать и лапать, как Виктор своего Кацудона этого? Трахнуть меня хочешь, может?
Юра замолчал, тяжело дыша.
— Всё? Или ещё есть что сказать? — мрачно спросил Отабек.
— Сука! Да я тебе сейчас все зубы выбью!
— Ударь. Вдруг станет легче.
Кулак взметнулся… и замер, подрагивая. Юра отчего-то медлил.
Отабек не пытался защититься.
Не верил, что отхватит? Считал, что заслужил?
Лицо по-прежнему ничего не выражало, но у него был такой усталый, потухший взгляд.
Сколько он в себе это носил?
— Ты с парнем целовался, да?
— Да.
— И он тебе врезал?
— Врезал.
Юра опустил кулак.
— Блять. Почему ты молчал?
— Ты не спрашивал. И кстати, девки мне никогда не нравились.
Некоторое время они просто пялились друг на друга. Потом Юра почувствовал, что снова заливается краской.
— Я не знаю, нравишься ты мне или нет. В смысле… не только, как друг. Я об это никогда не думал.
— Если подумаешь, буду рад, — серьёзно сказал Отабек.
Глядя на него, Юру вдруг разобрал нервный смех.
— Нормально, блять, поговорили. Может, правда поцелуемся до кучи? Ну реально, чего мелочиться… эй, я пошутил!
Отабек навис над ним, отвёл волосы от лица. Он был так близко, что можно было разглядеть небольшой шрам на брови, как от сорванного пирсинга.
И пахло от него так… приятно короче. Свежестью.
А ещё лимоном.
— Уверен?
Юра сглотнул.
— Ты… погоди. Я нервничаю, вообще-то!
От кривой ухмылки у Юры подогнулись колени. Как у какой-то кисейной барышни из поганого любовного романа, которые любила почитывать Мила.
Он глубоко вдохнул, как перед прыжком в ледяную воду. Зажмурился.
— Ладно, давай.
Тогда Отабек взял его лицо в ладони и действительно поцеловал.
Губы у него были обветренные и слегка шелушились, волосы на затылке — короткий жёсткий ёжик. Юра положил вторую руку ему на грудь, ощутив твёрдые мышцы. Под рёбрами, рядом с ладонью часто-часто колотилось сердце.
А казался таким невозмутимым!
Отабек неохотно отстранился. Лицо у него было таким же безмятежно спокойным, только скулы слегка порозовели.
Может, от того, что рука Юры всё ещё лежала у него на шее.
— Ну как? — спросил Отабек.
Юра подумал, что не прочь поцеловать его снова. Но ответить он не успел.
За стенкой оглушительного громко кончил Виктор.
Такой момент испортил.
Падла.
На самом деле Виктор был тот ещё пидарас. Во всех смыслах этого слова.
Как сказал бы Яков: «не человек, а сто рублей убытку».
У него всё горело в руках. Буквально. Он однажды забыл полотенце рядом с включенной конфоркой и чуть не спалил квартиру. И именно Виктор разъебал горшок с цветком, но Георгий оказался живучим. Пересаживать его вызвался Кацудон, у него хотя бы руки росли не из жопы. Готовка и стирка уже давно были на нём. Ни дать, ни взять — заботливая жёнушка.
Ещё у Виктора была отвратительная память. Классическое «кому я должен — всем прощаю».
Удобно устроился. Мудак.
Он отравлял Юре существование.
Хореографию для дебюта пришлось добывать с боем. Первый поцелуй испортил. Даже сигарету нормально выкурить не дал. Не то что бы Юра сильно хотел, но всё равно было обидно.
Он купил пачку просто из любопытства, крадучись вышел в парадную к окну. Чиркнул зажигалкой. И — нате вам — в дверях квартиры нарисовался Виктор.
Юра никогда так быстро не бегал.
читать дальшеСлетел вниз по ступенькам, выскочил во двор. Виктор не отставал. И рожа у него была такая, что сомнений не оставалось — если догонит, шею свернёт. В голове тогда истерически билось, что Виктор выше и сильнее. И если врежет, то лежать Юрочке Плисецкому в травматологии.
Пойман он был самым позорным образом — пизданулся на льду. Фигурист, мать вашу.
Его вздёрнули за шкирку, отчитали. Пачка была конфискована. Виктор сказал, если увидит ещё раз с сигаретой, то сдаст на руки Барановской.
Пидарас. Как есть пидарас.
Отабек так не считал.
— Нормальный мужик. Лёгкий. А курить и правда не стоит, — сказал он во время бесцельного шатания по Невскому проспекту. Чтобы особо не палиться, они держались за руки, засунув их в карман отабековой кожанки.
Юра тут же забыл, что собирался заскочить в «Старбакс» и моментально ощетинился.
— В смысле?
— Вредно курить, Юрочка. Ты спортсмен.
— Сам ты Юрочка! Я вообще не об этом! В смысле «лёгкий»?
— В прямом. Весёлый, не обидчивый, не злопамятный.
Ну конечно, он-то с этим ебанутым на всю голову чудом в квартире не жил.
Пока Юра ещё размышлял над предложением съехать к Отабеку. Даже как-то откопал коробки в кладовке и час нарезал вокруг круги, пытаясь принять решение. С одной стороны, жить с Отабеком вместе было бы здорово. Свободнее, что ли. С другой — его же стопудово трахнут.
Юра не был уверен, что морально готов.
Виктор же с Кацудоном теперь трахались всё время, чаще всего в ванной, по-тихому (как им казалось). Похоже, после того феерического концерта за стенкой они решили, что стесняться уже нечего.
В мусорном ведре постоянно валялись использованные презервативы.
Впрочем, Юре было насрать. У него стремительно развивался роман с Отабеком и он совершенно не знал, что с этим делать.
Они гоняли по городу на мотоцикле и целовались. Целовались везде: в «Ледовом» за шкафчиками, во дворах, в тёмных переулках, откуда их иногда шугали громогласные дворничихи. Отабек обнимал его до хруста, целовал в висок, в ухо, в шею — везде, куда доставал. Юра в ответ облизывал шершавый от короткой щетины подбородок. И Отабек беспомощно дёргал кадыком и закатывал глаза.
У него стоял.
И это было не смешно, потому у Юры стоял тоже.
В размышлениях он пялился на крепкую жопу Виктора, смотрел гейское порно и даже однажды под шумок полистал какую-то яойную мангу в книжном. Нарисованные сиропно-сладкие мальчики вопили, что им больно, а через пару страниц уже корчились в любовных судорогах и стонали.
Вспоминать противно.
Иногда ещё снились сны. После которых, проснувшись, он некоторое время пялился в потолок, а потом засовывал руку в трусы. Ему чудились ладони Отабека на коже, его шумное, тяжёлое дыхание и низкий голос, который так проникновенно шептал какие-то глупости, что Юра моментально выстреливал в кулак. А потом ещё долго лежал, оглушённый. Прислушивался к себе.
Это было так хуёво. Так охуенно.
И как же заебало…
Разговор состоялся ранним утром на кухне.
Ничто не предвещало беды.
Юра пил кофе. Вообще-то Яков распитие кофе не одобрял, но клал он на это с прибором. Виктор недавно вернулся с пробежки и для разнообразия жарил «глазунью», футболка на спине была мокрой от пота. Жопа в спортивных штанах смотрелась уныло.
Да какого лысого хрена он вообще на неё таращился?
Яичница шкварчала на сковородке, исходила жиром колбаса. От одного запаха рот наполнялся слюной.
— Я с Отабеком встречаюсь.
Почему Юра выбрал именно этот момент для признания, он и сам не смог объяснить. Просто вырвалось.
Виктор обернулся через плечо, волосы налипли на влажный лоб, в руках деревянная лопаточка. Передника только не хватало.
— Не знал, что тебе нравятся мальчики.
— Это из-за вас всё. Еблись бы потише, может и не встречался бы. Устроили тут пропаганду гомосексуализма, посадить вас мало.
— Юрио, я тебя расстрою, но вообще-то на ориентацию никак повлиять невозможно.
— Заебал со своим Юрио! Ненавижу тебя и Кацудона твоего! Чтоб вы провалились…
Юра понял, что обхватил голову руками, только когда ладонь Виктора утешающе взъерошила волосы.
— Руки убери, — вышло вяло. Без огонька.
В кухню встревожено заглянул Кацудон. Как всегда взъерошенный, будто только что из постели вытряхнули.
— Что тут у вас?
— У нас — истерика.
— Пошёл ты, — буркнул Юра.
Кацудон робко подошёл ближе, поступь у него в отличие от Виктора была тяжёлая. Бухал пятками по полу так, что, наверняка, у соседей снизу штукатурка сыпалась.
— Что случилось?
— Ничего. Иди в жопу, — огрызнулся Юра.
— Он с Отабеком встречается, — сказал Виктор.
— О. Это проблема?
— Видимо да. Или нет?
— Да. Нет. Не знаю я! Чего вы привязались? — взвился Юра.
Виктор посерьёзнел так резко, что по загривку пробежал холодок.
— Если он тебя домогается, я ему башку оторву.
Допизделся.
— Мне шестнадцать вообще-то!
— Юра, если Отабек к тебе пристаёт, ты должен мне сказать.
Во рту пересохло.
— А больше я ничего не должен?
— Юрио… — начал Кацудон.
Юра вскочил, вывернулся из-под руки Виктора. Показал оттопыренный средний палец.
— Идите на хуй! Тоже мне нашлись отец и мамочка. Захочу — и трахнусь. Мне бухать пока рано, а трахаться уже можно.
Вылетел в прихожую. Схватил куртку, сунул ноги в ботинки и опрометью кинулся из квартиры.
На этот раз Виктор его не догнал.
Несмотря на смелое заявление, к Отабеку Юра не пошёл, а бродил по улицам. За шиворот сыпался мокрый снег. Шапку и шарф он впопыхах не захватил, деньги тоже. В карманах завалялась мелочь, которой не хватило бы даже на чай в шаверменной.
Но Юра упёрся и вернулся домой только под вечер. Злой, голодный и продрогший до костей.
На него накинулись прямо с порога. Кацуки с объятьями, Виктор с подзатыльниками. Потом напоили горячим чаем, упаковали в тёплый свитер и шерстяные носки. Отправили в постель.
Ночью у Юры поднялась температура.
С простудой он провалялся целую неделю. Отабек приходил его навестить, но Виктор коршуном вился рядом, чем нервировал их обоих. Нормального общения не получилось.
А когда Юра встал на ноги, и смог отправиться на тренировки, стало ещё хуже. Виктор и Кацудон следовали за ним по пятам. Сколько он не орал на них дурниной, сколько не посылал — не работало.
Если их не было, то эстафету принимал Яков.
Велели присматривать за «маленьким». Маленьким!
Пидарасы, блять.
Отабек искренне недоумевал.
— У вас случилось что-то? — спросил он, пока они нарезали круги на льду.
Теперь только здесь можно было стоять с ним рядом, соприкасаясь плечами, и не чувствовать дыхания в затылок.
— Да… так, — уклончиво ответил Юра, разгоняясь для прыжка. — Ничего особенного.
На пятый день они удрали через чёрный ход. Отабек просто утащил Юру за собой. Они мчались по улице, хохоча, в распахнутых куртках. И дыхание паром вырывалось изо рта.
Юра дорого бы отдал, чтобы взглянуть на рожу Виктора. Телефон он предусмотрительно отключил.
— Почему мы живём не в США? Я бы его убил и сказал, что это самооборона, — с сожалением сказал он, когда они с Отабеком устроились в кофейне на углу.
Уши и щёки раскраснелись, задубели с мороза, и их теперь покалывало в тепле.
— Чего они до тебя докопались?
Отабек не ругался матом принципиально. Не пил и не курил. Будь Юра девочкой, дедушка бы одобрил его выбор.
— Да я им рассказал, что мы встречаемся.
— И что? — спросил Отабек, трубочкой размешивая взбитые сливки в кофе.
— Ну и они решили, что ты хочешь меня завалить, — ляпнул Юра прежде чем успел подумать. И тут же залился краской.
Отабек удивлённо посмотрел на него через стол.
— Им какая печаль?
— Да хуй знает, — сказал он, тоскливо глядя в окно. За окном проезжали машины, тёк поток людей в тёмных куртках.
— Хочешь, я с ними поговорю?
— Только попробуй!
Они немного помолчали.
Вокруг переговаривались. Через стол от них сидела целая орава детей, их мамаша ругалась с кем-то по телефону.
— И чего Кацудон в нём нашёл, я не понимаю, — проговорил Юра.
— Виктор красивый мужик. Почему нет?
Его будто плетью хлестнуло.
— Ты охуел?
Отабек перестал облизывать трубочку и приподнял брови.
— Красивый, блять? Ты ничего не попутал, нет?
— Что не так?
В груди горело до искр перед глазами. Отвесить бы Отабеку леща. Звонкого такого, чтоб все услышали.
— Да ты знаешь, какой он мудак! Ты с ним жил вообще? Красивый! Да там за красивой рожей и смехуёчками этими и нет ничего!
С каждым словом лицо Отабека становилось всё более озадаченным.
— Мне всё равно вообще-то. Кацуки с ним встречается, пусть у него голова и болит.
Юру отпустило как-то резко, разом.
И чего он разозлился, в самом деле?
— Извини.
— Я не обиделся.
Дверь в кофейню рывком распахнулась. По ногам пахнуло холодом.
Юра повернул голову и испуганно застыл.
На пороге стоял разъярённый Виктор. Одного взгляда на него хватило, чтобы понять — им пиздец.
Виктор выволок его из кафе за шкирку. И это было унизительно, но Юра всё равно рявкнул на Отабека, чтоб не лез. Тот стиснул челюсти до желваков и сунул сжатые кулаки в карманы. С него бы сталось развернуть Виктора за плечо и въебать по красивой роже.
И лежать бы тогда в травматологии уже Виктору Никифорову.
— Без присмотра ты с ним больше не увидишься, — спокойно сообщил он.
Сука.
— Слышь, это вообще не твоё дело! Мне не пять лет! Пусти меня! — заорал он, извиваясь. Хватка у Виктора была железная, хоть капюшон отрывай.
Прохожие оборачивались.
Отабек шёл по пятам, напряжённый, как взведенная пружина, следом семенил взволнованный Кацудон. Вряд ли он понимал хотя бы половину из того, что говорил его «Витенька».
— Может, мне твоему деду всё рассказать? — Виктор встряхнул его так, что клацнули зубы. — Чтоб дурь из тебя выбил.
Юра тут же пожалел, что не позволил Отабеку свернуть ему челюсть.
— Только посмей! У него сердце больное! Ты… гандон!
— Раньше об этом думать надо было!
— Чья бы корова мычала! Ты в свои шестнадцать половину «Ледового» перетрахал! Мне Яков…
Виктор отвесил ему оплеуху. И это было не столько больно, сколько обидно. А потом крепко обнял.
И Юра разревелся самым позорным образом. Он с пяти лет так не плакал. Взахлёб, задыхаясь, давясь этими сраными слезами.
На глазах у Отабека. У Кацудона. У всей улицы!
Пиздец. Лучше бы он сдох.
— Я волнуюсь за тебя, дурачок, — шепнул Виктор.
Юра заревел ещё сильнее.
— Да не спали мы… не было ничего! Не пристаёт он! Мы целовались только и за руки держались… Что вы приебались ко мне? Уроды! Ненавижу!
Сзади неожиданно навалился Кацудон, стиснул рёбра. Только Отабек не решался подойти, стоял рядом, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.
Слёзы моментально высохли.
— Пустите, — буркнул Юра. — Нормально всё. Что это ещё за телячьи нежности?
Объятья разжались, и он долго тёр лицо рукавом, стараясь успокоиться. Потом перед носом оказался белый платок. Юра взял его и громко высморкался.
— Дадите поговорить? — негромко спросил Отабек.
Виктор, немного помедлив, кивнул. И отошёл в сторону.
— Ну чего ты? — спросил Отабек, наклоняясь так, чтобы их глаза были на одном уровне. Отвёл волосы от лица. Юра не хотел думать, как жалко выглядит его зареванная физиономия.
— Я не уверен, что хочу трахаться, — хлюпнул носом он.
Кустистые брови Отабека снова изумлённо поползли вверх.
— Разве я тебя заставляю?
— Я к тебе переехать хотел.
— И тебя Виктор не пускает? Или что?
— Я не спрашивал.
Отабеку не понадобилось много времени, чтобы сложить в уме два и два.
— Значит, решил, что я порога на тебя наброшусь и прямо в коридоре нагну? — мрачно произнёс он. — Юр, ты нормальный?
Он не знал, куда деть глаза.
— Извини.
— Врезать бы тебе, чтоб и правда дурь из башки выбить. Ладно, иди сюда.
Они ещё долго обнимались посреди оживлённой улицы.
На душе у Юры стало легче.
Съехать Виктор не позволил и зорко следил, чтобы они с Отабеком не оставались наедине.
Приходить до девяти вечера, долго не гулять, отчитываться по телефону, всё время быть в досягаемости взрослых…
Да ебись оно всё конём!
Мог бы он сказать, если бы не угроза.
Дедушка и так в последнее время сильно сдал, если бы по вине трепливого Виктора что-то случилось… Юра помчался бы в Москву. Пешком бы пошёл, если бы пришлось. Собакой лёг в ногах. В лепёшку расшибся, наизнанку вывернулся, лишь бы дедушке стало лучше.
Но прежде, распотрошил бы Виктора голыми руками.
Не то что бы Юра верил, что он и правда всё расскажет, но произнёсённое единожды прочно осело в голове. Так что Юра скрипел зубами, огрызался, но терпел.
— Вали отсюда, мудак! — орал он, выпихивая ржущего Виктора из своей комнаты. А где-то на подкорке противно зудело: «квартира-то его, довыёбываешься — вытолкает взашей, к Барановской».
Шли дни, Юру не гнали. Он бесился, пытаясь укусить Виктора побольнее — как мелкая шавка захлёбывается лаем, кидаясь на флегматичного сенбернара. От собственных ассоциаций он бесился даже больше. Кацудон отмалчивался, видимо не хотел вмешиваться в разборки, только смотрел исподлобья.
Отабеку было разрешено приходить в гости, но от них не отходили ни на шаг.
В последний раз пришлось вчетвером смотреть какой-то ужастик, Юра не запомнил сюжет. Он вжался, размазался по боку Отабека. Незаметно запустил руку ему под футболку. И весь фильм поглаживал горячую, чуть подрагивающую спину кончиками пальцев.
На пороге квартиры Юра поцеловал Отабека взасос.
Он дурел от безнаказанности, его несло. Он налетал на Виктора с наскока, без предупреждения.
— Фу, бля! Вся расчёска в твоих волосах! Скоро лысина будет, как у Якова!
Если долго бить наугад, можно и попасть
Виктор почернел лицом — проняло. Он был такой страшный в этот момент, что Юра тут же поджал хвост, попятился, юркнул к себе.
С обратной стороны двери, в прихожей Кацудон ласково уговаривал: «Это неправда, Витя… ну что ты? Вовсе они не поредели».
читать дальше
На самом деле он кривил душой, когда обвинял Виктора в пропаганде. Тревожные звоночки Юра заметил лет в двенадцать, когда все одноклассники уже вовсю дёргали девчонок за косы. Те в долгу не оставались, щедро отсыпая тумаков, колотили учебниками — на переменах в классе стояла оживлённая возня. Юру зацепило рикошетом. Ему нравился сосед по парте, — тихоня и отличник, — нравился до красных точек перед глазами. И Юра с каким-то остервенением его доставал.
Одноклассник в итоге перевёлся.
Юра заглядывался на Виктора. На его длинные волосы, туго стянутые в хвост, на то, как он весело переругивается с Яковым, как, хохоча, запрокидывает голову, прикрывает глаза… у него были удивительно длинные ресницы, почти прозрачные на кончиках.
Его катание отзывалось под сердцем чем-то жгучим, брызжущим. И таким злым, что Юра кидался на лёд так, словно хотел об него убиться. Рвал жилы на тренировках, пытаясь единственным известным ему способом приблизиться к Виктору. Он должен был кататься не также — нет, — он должен был кататься лучше!
И Виктор его заметил.
Ёбвашумать, лучше бы не замечал!
В последнее время тренировки давались всё труднее. Вроде ничего не изменилось — рост и вес почти не колебались, — но он чувствовал, как неотвратимо меняется изнутри. Тело становилось тяжёлым, неповоротливым, Юра был заперт в нём, как в коконе, со злостью вспоминая, как порхал год назад.
Виктор никак не это комментировал, но от одной мысли, что именно у него на глазах, он скатывается в такое говно, Юре хотелось с вертухи уебать ему по роже. Чтобы смотрел в другую сторону.
Он подолгу разглядывал себя в зеркале. Скулы заострились, плечи развернулись прямой линией — вроде больше ничего. Но отчего же так хуёво?
— Юра, давай одиночный аксель, — рявкал Яков.
— Я могу четверной!
— Я сказал — одиночный!
Он прыгал четверной, падал, и Яков тряс его за шкирку.
— Ты по-человечески понимаешь, нет? Уйдёт твоя вертлявость — что делать будешь? Отрабатывай технику!
— Я понял! Понял! Не ори!
Очередной этап Гран-при приближался со скоростью «Сапсана», а он застыл на путях, чувствуя, как вибрируют рельсы и свет фар бьёт по глазам. Стоял, смотрел, не в силах сдвинуться с места, и откладывал кирпичи.
Отабек говорил, что у него глаза воина. Хорош воин, ничего не скажешь.
— Юрио, ты подрос, — произнёс Кацудон, помогая затащить чемодан в номер.
Они только прилетели в Канаду на соревнования, а Юру уже бил мандраж. Его трясло дома, в такси до Пулково, в самолёте, по дороге в отель — всё время.
— Иди ты… — на автомате начал Юра и умолк.
В животе, по ногам растёкся тошнотворно липкий холод. Коленки подогнулись.
Он кинулся в коридор, не раздумывая. Вломился в соседний номер, разве что дверь башкой не протаранил.
Разогнувшись от чемодана, Виктор посмотрел в упор. Как дуло пистолета наставил.
— Вить, измерь меня!
Он, похоже, растерялся. Виновато развёл руками.
— Нечем.
— Но мне надо!
Устало вздохнув, Виктор подошёл вплотную. Придержал за плечи.
— Ну давай тогда на глазок. Выпрямись.
Тело буквально подбросило вверх, спина вытянулась в струну. Виктор помахал над макушкой Юры раскрытой ладонью.
Воздух слабо всколыхнулся.
— Я вырос? — вышло как-то истерично, Юра моментально себя возненавидел. — Вырос?
Виктор задумчиво потирал подбородок.
Козёл! Мудила! Да что ты за говно такое, скажи уже что-нибудь, урод!
— На пару сантиметров, не больше, — наконец разродился он. — Не драматизируй.
Юра зажмурился, крутанулся на пятках, налетел на кого-то.
На пороге стоял Кацудон и взгляд у него был такой понимающий, хоть вой. И тогда Юра ломанулся мимо, отпихивая его с дороги, уловил изумлённо-болезненный выдох.
Шандарахнул дверью о косяк. Постоял, тяжело дыша. И сполз на пол, спрятав лицо в коленях.
Накануне соревнований Юра снова грохнулся после акселя и не смог встать — не осталось сил. Лежал, сгорая со стыда, пока вокруг суетились остальные. Не стал отбиваться, когда Кацудон помог ему подняться на ноги и, приобняв, повёл с катка. Послушно сел на скамейку, сгорбился.
Виктор опустился перед ним на корточки, заглядывая в лицо.
— Юр, ты ушибся? Нога?
— Нормально всё.
На колено легла длиннопалая бледная ладонь. На безымянном пальце поблёскивало кольцо.
— Может, стоит сняться?
— На хуй иди, — огрызнулся Юра. — Тебя забыл спросить, что мне делать.
Позади расчерчивали лёд другие фигуристы, вдалеке мелькала ярко-красная олимпийка мудака Джей-Джея.
— Если сейчас уйдёт, потом может не вернуться, — веско обронил Яков. — Ты сам через это проходил, Витя. Взрослеть всегда тяжело.
Выразительное молчание навалилось, придавило. Юра сгорбился сильнее, макушкой чувствуя все эти тошнотворно жалостливые взгляды. Как в последний путь провожали.
Суки.
— Да не стойте вы над душой, — тихо проговорил он. — Дайте посидеть спокойно.
Тишина длилась ещё бесконечно долго, потом по льду зашуршали лезвия коньков — все разъехались в разные стороны. Чуть позже удалилась тяжёлая поступь Якова.
Юра поднял голову, всё ещё чувствуя чей-то взгляд. У бортика стоял Отабек, смотрел ни осуждающе, не сочувственно — с беспокойством.
— Меня тоже гонишь?
Не доверяя голосу, Юра отрицательно замотал головой.
И тогда он сошёл с катка, нацепил блокираторы, и опустился перед Юрой на одно колено.
Сердце подпрыгнуло, заколотилось. Юра покраснел, когда Отабек принялся расшнуровывать ему коньки, как маленькому.
— Я могу сам.
— Знаю, — сказал он, бережно стаскивая с него носки. Взял в ладони узкую — почти как у девчонки! — ступню с состриженными под корень ногтями. Погладил подъём, пластыри, свежую мозоль... склонился так низко, что Юру снова обдало жаром — сейчас поцелует…
Может, он фут-фетишист?
…не поцеловал. Только задрал брючину выше колена и принялся осторожно разминать ноющую голень. Медленно… от лодыжки к колену, под колено, к бедру. Нога немедленно покрылась мурашками, светлые волоски встали дыбом. Заметив это, Отабек улыбнулся и потёрся о них щекой, как кот.
Беспомощно хватанув воздух, Юра попытался высвободиться.
Бесполезно.
— Бек… Бек, не надо. Пожалуйста, — выдохнул и едва смог вдохнуть. Воздух застревал в горле.
— Тише.
Юра готов был провалиться под землю. Горел, плавился, как воск. Колени, локти — желе. В голове каша.
Он качнулся вперёд, полыхая щеками, шеей, даже ушами. Уткнулся губами в солоноватую от пота макушку Отабека.
Где-то там, далеко-далеко Виктор наверняка зорко следил за ними, чтобы не натворили херни.
Отабек поднял стриженую голову, мазнув по лицу Юры волосами, обхватил шею руками и поцеловал. Жадно прикусывая губы, скользя языком в рот. Шумно задышал, его колотило как в лихорадке, и эта дрожь передалась Юре. Он соскальзывал в пульсирующую горячую черноту, и это было так бесстыдно, так упоительно… так до усрачки страшно.
Все звуки стихли. Только кровь стучала в висках.
Юра вынырнул из поцелуя, как из-под воды, жадно хватая воздух. Глаза Отабека медленно распахнулись, словно его только что разбудили. Он облизал припухшие, без того влажные губы.
Неохотно Юра перевёл взгляд ему за плечо — не увидел бы кто, — чтобы тут же наткнуться на ошалевшую рожу Джей-Джея.
— Ого, — сказал он и его губы разъехались в совершенно паскудной ухмылке. — В жизни ничего горячее не видел.
Да иди ты в пизду. Обмудок.
Отабек не сменил позы, только голову повернул. С виду — спокойнее некуда.
— Чего надо? Или ты так, подрочить подошёл? — рыкнул Юра.
— Воу-воу, полегче на поворотах, малышка, — Джей-Джей вскинул руки, защищаясь. — Я всего лишь хотел поздороваться, а тут такое. Не хотел вам мешать.
И лыбился, как последняя паскуда.
— Ещё раз назовёшь его малышкой, — подал голос Отабек, — я тебе твои же коньки в жопу засуну.
Джей-Джей расхохотался.
— Горячий восточный парень, да? Ладно-Ладно, уже удаляюсь.
И продолжая ржать, укатил. Туда, где на пару с Кацудоном рассекал Виктор.
Как-то они далековато. Потеряли бдительность?
Осмотревшись, Юра налетел на взгляд Якова, как на нож. Вздрогнул. Тренер наблюдал за ними, стоя у дальнего бортика. Лицо выразительнее некуда, «воспитал пидарасов» — словно говорило оно.
Юра вдруг почувствовал себя голым. Потупился, подобрал с пола носки и принялся торопливо их натягивать.
Они всей компанией притащились к Отабеку в номер тем же вечером. Вообще-то Юра просил в сопровождающие только Кацудона, но Виктор напросился. Тоже удачи пожелать.
Ну конечно, так и поверили.
Отабек сразу открыл, на нём — Юра застыл, чувствуя, что как его снова захлёстывает удушливым жаром, — не было ничего кроме спортивных штанов. Волосы влажные после душа, через плечо перекинуто полотенце.
Моргнув, Юра проследил, как по груди Отабека скатилась капелька воды, и чуть не сбежал. Для этого пришлось бы всех растолкать, со спины напирали Виктор с Кацудоном.
— Зайдёте? — спросил Отабек, шире распахивая дверь.
— Мы на минутку, — пискнул Юра и замолчал. Уставился себе под ноги. Смотреть было невыносимо.
Отабек терпеливо ждал.
— Юра хотел тебе удачи пожелать на завтрашних соревнованиях. Да и мы с Юри тоже, — сказал Виктор, когда пауза затянулась. Судя по всему, он едва сдерживался, чтобы не заржать.
Захотелось двинуть ему по морде.
— Спасибо.
Юра дёрнулся, ощутив пальцы на своём затылке. Отабек притиснул его к себе, прямо горящим лбом к влажной коже возле ключицы, и поцеловал в висок. От него сладковато пахло гелем для душа
— Спокойной ночи. Я верю, что победишь именно ты.
Когда дверь в номер закрылась, от лица Юры можно было прикуривать.
— Ну давай, спиздни что-нибудь, — сквозь зубы произнёс он.
— Да ладно, я всё понимаю, — голос у Виктора был ехидный.
Сука. Убью.
Кацудон успел перехватил его руку. Ещё немного и либо Виктор бы вышел на лёд с расквашенным носом, либо Юра с вывихнутой рукой.
— Хватит, — в голосе Кацудона зазвенел металл. И откуда что взялось. — Прекрати так себя вести.
— Вы мне дышать не даёте, сволочи! Таскаетесь за мной, как привязанные!
Кацудон сердито сверкнул стёклами своих задротских очков.
— Юрио, я от тебя устал.
Устал он, посмотрите на него.
— Взаимно, мудила, — Юра вырвался и, громко топая, гордо удалился в номер.
Последнее слово осталось за ним.
По результатам прошлого этапа Юра шёл третьим. Он изгрыз костяшки пальцев, пока ждал своей очереди, радуясь, что откатает не последним. Что говорил Яков — помнил плохо. Как выступили другие — тоже. Осознал, что Джей-Джей послал ему воздушный поцелуй только когда Отабек рядом выразительно хрустнул костяшками, но не нашёл в себе сил разозлиться. Искрящийся воротник с пеной кружев у горла чувствовался, как удавка.
На лёд Юра выходил, как на минное поле. Казалось, сейчас рванёт.
Выехал в центр на деревянных ногах, замер под лучом прожектора. Перед глазами всё двоилось.
Под скрипичную трель Юра изогнулся, заскользил, оглаживая затылок. Вскинул руки, отвёл ногу назад. Сложнейшая дорожка шагов — он ненавидел её всей душой ещё на тренировках, — вращение.
Музыку подбирал Виктор.
Первый прыжок он почти запорол, скребнув по льду лезвием второго конька. Выкатил, полетел по кругу ледовой арены.
Люди на трибунах смазывались. Но Юра знал, где-то рядом Яков судорожно стискивает бортик, глядя на него. Возможно и Виктор тоже. От этого было немного легче.
Скрипка надрывалась, смычок пилил по оголённым нервам. Музыка будто срывала покровы, но не одежду — снимала кожу до мяса.
Он чисто сделал тройной ритбергер, лутц немного недокрутил. Повело. Хвост неприятно хлестнул по щеке. Разозлившись, Юра нахрапом сиганул в либелу, закрутился в бублик. Голова закружилась.
Извернулся, заскользил, следуя за переливами скрипки.
Слепо протянул руки к трибунам.
Предательское тело — такое неповоротливое, тяжёлое, — снова подвело. Он не набрал разгон, рано прыгнул. Нога подломилась. Лёд ринулся навстречу, ударил в плечо, бок. В голове зазвенело.
Боль пришла потом.
Да такая, что перед глазами почернело.
Пэйринг: Юра/Отабек, Виктор/Юри (фоном)
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Юмор, Ангст
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Миди
Описание: Апокалипсис юности. Мучительный процесс преображения, поиска себя, примирения с собой и миром вокруг.
Статус: в процессе
Примечания автора: Начала за здравие, закончила за упокой.
1. Автор в полной мере осознаёт, что он мудак.
2. Автор понимает, что стилистика поехала в сторону более привычной. Значит, буду что-то делать с первыми главами.
3. Беттингу быть. Ошибок, я уверена, море.
4. Будет ещё одна часть - заключительная. Меня что-то распидорасило, простите.
1
Вообще-то всё случилось из-за того, что Виктор напоил Кацудона.
Хотя чмошник не особо-то и сопротивлялся. «Витенька» ему только разок улыбнулся, пальчиком поманил, и тот пошёл следом совершенно очарованный. Аж смотреть противно!
Юра сказал, что если они придут ужратыми, он спустит их с лестницы. Виктор напомнил, что квартира его, поэтому он может прийти хоть на рогах, после чего предсказуемо был послан на хуй. На что совершенно не обиделся и, похохатывая, ушёл, приобняв Кацудона за плечи.
Невозмутимая сволочь.
Как итог — Юра в третьем часу ночи метался по Думской, пытаясь их отыскать. Суки ебаные, хоть бы предупредили во сколько придут!
Санкт-Петербург то ли засыпало снегом, то ли заливало дождём. Мокрые хлопья летели в глаза, хлестал по щекам ледяной ветер. Желтоватый свет фонарей плыл по сырой мостовой, как растопленное сливочное масло.
Уши заледенели уже через пятнадцать минут.
«Гандоны. Найду — убью».
читать дальше
По рассказам очевидцев из «ЧП» Кацудон опять устроил полуголые пляски, подрался с каким-то мужиком и был выставлен вон вместе с Виктором. После чего они кочевали из бара в бар — потому что видели их почти везде. И под конец парочка скрылась в «Central Station».
Ну да, куда идти отрываться, если не в гей-клуб.
Вышибала у дверей лениво пережёвывал жвачку и в ответ на расспросы сообщил, что: «голубки свалили отсюда час назад».
Так и сказал — «голубки». Отличный мужик, хорошо подбирал слова. Даром, что пидарас.
Нашлись эти придурки вообще в другой стороне от дома. На набережной. Когда Юра уже насквозь продрог, замотался в шарф до самого носа и был готов убивать.
И, судя по всему, они уже хрен-знает-сколько лежали в подтаявшем сугробе и целовались.
Оттопыренная кверху жопа Виктора так и манила отвесить хорошего пинка. Ну как тут было удержаться?
— Харэ лизаться!
Виктор охнул и обернулся.
— Юрио?
— Сука, ещё раз так назовёшь, я тебе рожу разобью! Где вас носило? Я всю Думскую уже обошёл!
Ему ответили невразумительным мычанием, попытались обнять (вдвоём!), перемежая всё это с благодарностями. Юра от внезапных нежностей отбился, немного поорал и только потом вызвал такси.
Водила оказался понимающим. Помог сгрузить пьяные тела на заднее сиденье, выгрузить тоже пообещал помочь. Только из машины. А жили они на четвёртом, ебать его, этаже. Лифта не было.
Юра представил, как прёт на горбу двух невменяемых взрослых мужиков по лестнице. Поморщился и позвонил Отабеку. К счастью он обосновался неподалёку, на том же берегу Невы.
— Алло?
Голос в трубке сонным не был, но Юра всё равно на всякий случай уточнил:
— Я тебя не разбудил?
В автомобильных колонках надрывался Шнуров, призывая «В Питере — пить», и слышно Отабека было плохо.
— Нет. Что случилось?
Юра вкратце обрисовал ситуацию, попутно стряхивая с плеча Виктора, которому именно сейчас приспичило вздремнуть.
Как настоящий друг Отабек согласился помочь без вопросов, даже уговаривать не пришлось.
Но возле дома выяснилось, что Виктор может нормально держаться на ногах, даже учитывая, что Кацудон висел на нём, нашёптывая что-то на ухо.
Виктор млел.
Сука, чтоб вас!
Такси, что привезло Отабека тоже уже отъехало. И он теперь стоял рядом, глубоко засунув руки в карманы куртки. По лицу не понять злился или нет.
— Прости, они на земле валялись. Думал, сами идти не смогут.
— Не парься, — отозвался Отабек, схватил довольного Виктора за локоть и поволок вместе с Кацудоном к воротам в арке. — Пойдём уже. Чего встал?
Юра кинулся открывать.
~~* *~~
В квартиру они ввалились под гогот Виктора. Юра в сердцах снова отвесил ему поджопник, заставил разуться и вместе с Кацудоном затолкал в гостиную.
— Проспитесь, уроды! — захлопнув дверь с ноги, он повернулся к Отабеку. — Чаю хочешь?
— Давай.
Пока Юра возился с плитой, Отабек устроился на шатком табурете и подпёр щёку кулаком.
— Слушай, раз уж пришёл, оставайся у нас. В комнате диван раскладывается. А завтра на тренировку вместе поедем. Как тебе?
— Нормально.
Пристроив чайник на плиту, Юра тоже плюхнулся за стол.
— Ну, вот и договорились.
В гостиной грохнуло. Кажется, кто-то опрокинул горшок с цветком. Наверняка фикус, прозванный почему-то Георгием.
Виктор его очень любил. C утра расстроится.
— Бля, да ложитесь спать уже! — крикнул Юра, и добавил уже тише. — Заебали, честно слово.
— Чего к Барановской тогда не съедешь? У неё и попросторней вроде.
Юра тоскливо обвёл взглядом тесную кухоньку. Громоздкие навесные шкафы, безвкусные обои в цветочек, крошечный стол, за которым так неудобно завтракать втроём. На стене светильник без плафона. Он держался на соплях, и Юра случайно его расколотил. Виктор всё собирался съездить в «Икею» за новым, но никак не доходили руки.
С апартаментами Барановской не сравниться, конечно, но…
— Эта баба — ёбаный диктатор. Прямо Ким Чен Ын какой-то! Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Юрочка, ешь овощи! Юрочка, веди себя прилично! Юрочка, не выражайся! — передразнил он. — Виктора хоть послать можно.
Отабек усмехнулся. Едва заметно, одними уголками губ.
— Переезжай ко мне.
— Очень смешно.
— А я и не…
В тот же момент, — у Юры волосы на затылке встали дыбом, — послышался придушенный стон Виктора.
Блять!
Может, показалось?
Вывернув шею, будто мог видеть сквозь стены, Юра напряг слух. В гостиной происходила какая-то возня.
А потом Виктор застонал снова. Громко, от души.
Юру будто ошпарило кипятком. Он прилип к табурету, вцепился в сиденье, с ужасом чувствуя, как лицо наливается жаром.
Надо было вскочить, вломиться в гостиную, растащить этих «голубков» по разным углам, чёрт возьми! Или как-то объяснить Отабеку, что они обычно не трахаются при гостях! Да и при Юре тоже!
Надо было. Но он не мог сдвинуться с места.
Засвистел чайник. Отабек погасил огонь.
— Прости, они… — промямлил Юра, не зная, куда деть глаза.
— Пьяные, я знаю. Ты за их действия не отвечаешь, расслабься. Где у вас чай? Я налью.
— Вон там, в шкафу. Мне крепкий не заваривай. Лимон в холодильнике.
К тому моменту как исходящие паром кружки опустились на стол, у Юры не осталось сомнений в том, что в гостиной Виктора жёстко нагибали раком.
Наверное, Юра был красным как помидор, потому что Отабек так сочувственно выгнул брови…
Его подбросило.
— Ебитесь потише! — заорал Юра, швыряя в стену первое, что попалось под руку.
Сахарница брызнула осколками.
Тихо стало ровно на полсекунды, потом Виктор охнул.
«Скотобаза!» — вспомнилось любимое дедушкино ругательство.
Может он специально споил Кацудона, чтобы его — Юру — достать? Или на что он там рассчитывал? На шикарную еблю на грани эксгибиционизма? Или какое там название у извращения, когда вынуждаешь нормальных людей слушать эти ахи-вздохи?
— Юр, успокойся, — сказал Отабек. — Забей на них.
— Я их завтра урою!
— Не сомневаюсь. Пей, а то остынет.
Юра уткнулся в кружку, громко хлюпнул чаем и затих.
Некоторое время они сидели молча. Юра гипнотизировал плавающую в кружке дольку лимона.
В гостиной стонали так сладко, так до тошноты эротично...
— Блять, да когда они уже закончат… — пробормотал Юра, поднимая глаза.
Происходящее за стенкой, Отабека вообще не волновало. Или же он этого не показывал. Он прихлёбывал чай, поглядывая на Юру, и не лез с «остроумными» комментариями.
Уже только за это хотелось его расцеловать.
Он не в первый раз подумал, что у Отабека очень красивое лицо, спокойное такое. Но Юру вообще завораживал чужой пофигизм. И причёска Отабеку шла больше, чем этому тупому канадцу.
Высокий, широкоплечий, уравновешенный…
Дед бы сказал — солдат. Сказал бы — как за каменной стеной. Девки таких любят.
— Скажи, Бек, а ты целовался с кем-нибудь? — спросил Юра и мысленно чертыхнулся.
Нашёл время, чтобы спрашивать.
Хотя в другое время ему бы и в голову не пришло спросить.
Отабек если и удивился, то виду не подал.
— Было дело.
— И как тебе?
— Да так. А ты — нет?
Прозвучало обидно.
— С чего ты взял?
— Я просто спросил.
Юра недовольно засопел.
— Ну да, не целовался! Ну и что? У меня вообще нет времени на эту херню!
Взгляд Отабека стал таким пронзительным, что вдоль позвоночника прокатилась волна мурашек.
— Хочешь, научу?
Его губы слегка изогнулись. Нижняя чуть более пухлая, чем верхняя. Наверное, с ним приятно…
Стоп!
Юра так резко оттолкнулся от стола, что чуть не грохнулся с табуретки. Ножки скрипнули по полу.
— Ты сдурел?
— Почему? — Отабек даже не сменил позы, так и сидел подперев щёку кулаком.
— В смысле «почему»? У вас что, в Казахстане так принято? Сосаться с мужиками в дёсны?
У него стало такое лицо… Юре показалось, что Отабек сейчас встанет и отвесит ему пиздюлей. Было за что.
Не ударил.
— Нет, не принято. Просто ты мне нравишься, Юр.
Да лучше бы ударил!
— В смысле… нравлюсь? Как девка, что ли?
Отабек молчал. Ждал, пока Юра наорётся, наверное. И как же хотелось врезать по его спокойной роже!
Даже за стенкой слегка поутихли страсти.
Или это он уже ничего не слышал?
— Ты это так и задумывал, когда ко мне в друзья набивался? Хочешь, может меня по углам зажимать и лапать, как Виктор своего Кацудона этого? Трахнуть меня хочешь, может?
Юра замолчал, тяжело дыша.
— Всё? Или ещё есть что сказать? — мрачно спросил Отабек.
— Сука! Да я тебе сейчас все зубы выбью!
— Ударь. Вдруг станет легче.
Кулак взметнулся… и замер, подрагивая. Юра отчего-то медлил.
Отабек не пытался защититься.
Не верил, что отхватит? Считал, что заслужил?
Лицо по-прежнему ничего не выражало, но у него был такой усталый, потухший взгляд.
Сколько он в себе это носил?
— Ты с парнем целовался, да?
— Да.
— И он тебе врезал?
— Врезал.
Юра опустил кулак.
— Блять. Почему ты молчал?
— Ты не спрашивал. И кстати, девки мне никогда не нравились.
Некоторое время они просто пялились друг на друга. Потом Юра почувствовал, что снова заливается краской.
— Я не знаю, нравишься ты мне или нет. В смысле… не только, как друг. Я об это никогда не думал.
— Если подумаешь, буду рад, — серьёзно сказал Отабек.
Глядя на него, Юру вдруг разобрал нервный смех.
— Нормально, блять, поговорили. Может, правда поцелуемся до кучи? Ну реально, чего мелочиться… эй, я пошутил!
Отабек навис над ним, отвёл волосы от лица. Он был так близко, что можно было разглядеть небольшой шрам на брови, как от сорванного пирсинга.
И пахло от него так… приятно короче. Свежестью.
А ещё лимоном.
— Уверен?
Юра сглотнул.
— Ты… погоди. Я нервничаю, вообще-то!
От кривой ухмылки у Юры подогнулись колени. Как у какой-то кисейной барышни из поганого любовного романа, которые любила почитывать Мила.
Он глубоко вдохнул, как перед прыжком в ледяную воду. Зажмурился.
— Ладно, давай.
Тогда Отабек взял его лицо в ладони и действительно поцеловал.
Губы у него были обветренные и слегка шелушились, волосы на затылке — короткий жёсткий ёжик. Юра положил вторую руку ему на грудь, ощутив твёрдые мышцы. Под рёбрами, рядом с ладонью часто-часто колотилось сердце.
А казался таким невозмутимым!
Отабек неохотно отстранился. Лицо у него было таким же безмятежно спокойным, только скулы слегка порозовели.
Может, от того, что рука Юры всё ещё лежала у него на шее.
— Ну как? — спросил Отабек.
Юра подумал, что не прочь поцеловать его снова. Но ответить он не успел.
За стенкой оглушительного громко кончил Виктор.
Такой момент испортил.
Падла.
2
На самом деле Виктор был тот ещё пидарас. Во всех смыслах этого слова.
Как сказал бы Яков: «не человек, а сто рублей убытку».
У него всё горело в руках. Буквально. Он однажды забыл полотенце рядом с включенной конфоркой и чуть не спалил квартиру. И именно Виктор разъебал горшок с цветком, но Георгий оказался живучим. Пересаживать его вызвался Кацудон, у него хотя бы руки росли не из жопы. Готовка и стирка уже давно были на нём. Ни дать, ни взять — заботливая жёнушка.
Ещё у Виктора была отвратительная память. Классическое «кому я должен — всем прощаю».
Удобно устроился. Мудак.
Он отравлял Юре существование.
Хореографию для дебюта пришлось добывать с боем. Первый поцелуй испортил. Даже сигарету нормально выкурить не дал. Не то что бы Юра сильно хотел, но всё равно было обидно.
Он купил пачку просто из любопытства, крадучись вышел в парадную к окну. Чиркнул зажигалкой. И — нате вам — в дверях квартиры нарисовался Виктор.
Юра никогда так быстро не бегал.
читать дальшеСлетел вниз по ступенькам, выскочил во двор. Виктор не отставал. И рожа у него была такая, что сомнений не оставалось — если догонит, шею свернёт. В голове тогда истерически билось, что Виктор выше и сильнее. И если врежет, то лежать Юрочке Плисецкому в травматологии.
Пойман он был самым позорным образом — пизданулся на льду. Фигурист, мать вашу.
Его вздёрнули за шкирку, отчитали. Пачка была конфискована. Виктор сказал, если увидит ещё раз с сигаретой, то сдаст на руки Барановской.
Пидарас. Как есть пидарас.
Отабек так не считал.
— Нормальный мужик. Лёгкий. А курить и правда не стоит, — сказал он во время бесцельного шатания по Невскому проспекту. Чтобы особо не палиться, они держались за руки, засунув их в карман отабековой кожанки.
Юра тут же забыл, что собирался заскочить в «Старбакс» и моментально ощетинился.
— В смысле?
— Вредно курить, Юрочка. Ты спортсмен.
— Сам ты Юрочка! Я вообще не об этом! В смысле «лёгкий»?
— В прямом. Весёлый, не обидчивый, не злопамятный.
Ну конечно, он-то с этим ебанутым на всю голову чудом в квартире не жил.
Пока Юра ещё размышлял над предложением съехать к Отабеку. Даже как-то откопал коробки в кладовке и час нарезал вокруг круги, пытаясь принять решение. С одной стороны, жить с Отабеком вместе было бы здорово. Свободнее, что ли. С другой — его же стопудово трахнут.
Юра не был уверен, что морально готов.
Виктор же с Кацудоном теперь трахались всё время, чаще всего в ванной, по-тихому (как им казалось). Похоже, после того феерического концерта за стенкой они решили, что стесняться уже нечего.
В мусорном ведре постоянно валялись использованные презервативы.
Впрочем, Юре было насрать. У него стремительно развивался роман с Отабеком и он совершенно не знал, что с этим делать.
Они гоняли по городу на мотоцикле и целовались. Целовались везде: в «Ледовом» за шкафчиками, во дворах, в тёмных переулках, откуда их иногда шугали громогласные дворничихи. Отабек обнимал его до хруста, целовал в висок, в ухо, в шею — везде, куда доставал. Юра в ответ облизывал шершавый от короткой щетины подбородок. И Отабек беспомощно дёргал кадыком и закатывал глаза.
У него стоял.
И это было не смешно, потому у Юры стоял тоже.
В размышлениях он пялился на крепкую жопу Виктора, смотрел гейское порно и даже однажды под шумок полистал какую-то яойную мангу в книжном. Нарисованные сиропно-сладкие мальчики вопили, что им больно, а через пару страниц уже корчились в любовных судорогах и стонали.
Вспоминать противно.
Иногда ещё снились сны. После которых, проснувшись, он некоторое время пялился в потолок, а потом засовывал руку в трусы. Ему чудились ладони Отабека на коже, его шумное, тяжёлое дыхание и низкий голос, который так проникновенно шептал какие-то глупости, что Юра моментально выстреливал в кулак. А потом ещё долго лежал, оглушённый. Прислушивался к себе.
Это было так хуёво. Так охуенно.
И как же заебало…
~~* *~~
Разговор состоялся ранним утром на кухне.
Ничто не предвещало беды.
Юра пил кофе. Вообще-то Яков распитие кофе не одобрял, но клал он на это с прибором. Виктор недавно вернулся с пробежки и для разнообразия жарил «глазунью», футболка на спине была мокрой от пота. Жопа в спортивных штанах смотрелась уныло.
Да какого лысого хрена он вообще на неё таращился?
Яичница шкварчала на сковородке, исходила жиром колбаса. От одного запаха рот наполнялся слюной.
— Я с Отабеком встречаюсь.
Почему Юра выбрал именно этот момент для признания, он и сам не смог объяснить. Просто вырвалось.
Виктор обернулся через плечо, волосы налипли на влажный лоб, в руках деревянная лопаточка. Передника только не хватало.
— Не знал, что тебе нравятся мальчики.
— Это из-за вас всё. Еблись бы потише, может и не встречался бы. Устроили тут пропаганду гомосексуализма, посадить вас мало.
— Юрио, я тебя расстрою, но вообще-то на ориентацию никак повлиять невозможно.
— Заебал со своим Юрио! Ненавижу тебя и Кацудона твоего! Чтоб вы провалились…
Юра понял, что обхватил голову руками, только когда ладонь Виктора утешающе взъерошила волосы.
— Руки убери, — вышло вяло. Без огонька.
В кухню встревожено заглянул Кацудон. Как всегда взъерошенный, будто только что из постели вытряхнули.
— Что тут у вас?
— У нас — истерика.
— Пошёл ты, — буркнул Юра.
Кацудон робко подошёл ближе, поступь у него в отличие от Виктора была тяжёлая. Бухал пятками по полу так, что, наверняка, у соседей снизу штукатурка сыпалась.
— Что случилось?
— Ничего. Иди в жопу, — огрызнулся Юра.
— Он с Отабеком встречается, — сказал Виктор.
— О. Это проблема?
— Видимо да. Или нет?
— Да. Нет. Не знаю я! Чего вы привязались? — взвился Юра.
Виктор посерьёзнел так резко, что по загривку пробежал холодок.
— Если он тебя домогается, я ему башку оторву.
Допизделся.
— Мне шестнадцать вообще-то!
— Юра, если Отабек к тебе пристаёт, ты должен мне сказать.
Во рту пересохло.
— А больше я ничего не должен?
— Юрио… — начал Кацудон.
Юра вскочил, вывернулся из-под руки Виктора. Показал оттопыренный средний палец.
— Идите на хуй! Тоже мне нашлись отец и мамочка. Захочу — и трахнусь. Мне бухать пока рано, а трахаться уже можно.
Вылетел в прихожую. Схватил куртку, сунул ноги в ботинки и опрометью кинулся из квартиры.
На этот раз Виктор его не догнал.
~~* *~~
Несмотря на смелое заявление, к Отабеку Юра не пошёл, а бродил по улицам. За шиворот сыпался мокрый снег. Шапку и шарф он впопыхах не захватил, деньги тоже. В карманах завалялась мелочь, которой не хватило бы даже на чай в шаверменной.
Но Юра упёрся и вернулся домой только под вечер. Злой, голодный и продрогший до костей.
На него накинулись прямо с порога. Кацуки с объятьями, Виктор с подзатыльниками. Потом напоили горячим чаем, упаковали в тёплый свитер и шерстяные носки. Отправили в постель.
Ночью у Юры поднялась температура.
~~* *~~
С простудой он провалялся целую неделю. Отабек приходил его навестить, но Виктор коршуном вился рядом, чем нервировал их обоих. Нормального общения не получилось.
А когда Юра встал на ноги, и смог отправиться на тренировки, стало ещё хуже. Виктор и Кацудон следовали за ним по пятам. Сколько он не орал на них дурниной, сколько не посылал — не работало.
Если их не было, то эстафету принимал Яков.
Велели присматривать за «маленьким». Маленьким!
Пидарасы, блять.
Отабек искренне недоумевал.
— У вас случилось что-то? — спросил он, пока они нарезали круги на льду.
Теперь только здесь можно было стоять с ним рядом, соприкасаясь плечами, и не чувствовать дыхания в затылок.
— Да… так, — уклончиво ответил Юра, разгоняясь для прыжка. — Ничего особенного.
На пятый день они удрали через чёрный ход. Отабек просто утащил Юру за собой. Они мчались по улице, хохоча, в распахнутых куртках. И дыхание паром вырывалось изо рта.
Юра дорого бы отдал, чтобы взглянуть на рожу Виктора. Телефон он предусмотрительно отключил.
— Почему мы живём не в США? Я бы его убил и сказал, что это самооборона, — с сожалением сказал он, когда они с Отабеком устроились в кофейне на углу.
Уши и щёки раскраснелись, задубели с мороза, и их теперь покалывало в тепле.
— Чего они до тебя докопались?
Отабек не ругался матом принципиально. Не пил и не курил. Будь Юра девочкой, дедушка бы одобрил его выбор.
— Да я им рассказал, что мы встречаемся.
— И что? — спросил Отабек, трубочкой размешивая взбитые сливки в кофе.
— Ну и они решили, что ты хочешь меня завалить, — ляпнул Юра прежде чем успел подумать. И тут же залился краской.
Отабек удивлённо посмотрел на него через стол.
— Им какая печаль?
— Да хуй знает, — сказал он, тоскливо глядя в окно. За окном проезжали машины, тёк поток людей в тёмных куртках.
— Хочешь, я с ними поговорю?
— Только попробуй!
Они немного помолчали.
Вокруг переговаривались. Через стол от них сидела целая орава детей, их мамаша ругалась с кем-то по телефону.
— И чего Кацудон в нём нашёл, я не понимаю, — проговорил Юра.
— Виктор красивый мужик. Почему нет?
Его будто плетью хлестнуло.
— Ты охуел?
Отабек перестал облизывать трубочку и приподнял брови.
— Красивый, блять? Ты ничего не попутал, нет?
— Что не так?
В груди горело до искр перед глазами. Отвесить бы Отабеку леща. Звонкого такого, чтоб все услышали.
— Да ты знаешь, какой он мудак! Ты с ним жил вообще? Красивый! Да там за красивой рожей и смехуёчками этими и нет ничего!
С каждым словом лицо Отабека становилось всё более озадаченным.
— Мне всё равно вообще-то. Кацуки с ним встречается, пусть у него голова и болит.
Юру отпустило как-то резко, разом.
И чего он разозлился, в самом деле?
— Извини.
— Я не обиделся.
Дверь в кофейню рывком распахнулась. По ногам пахнуло холодом.
Юра повернул голову и испуганно застыл.
На пороге стоял разъярённый Виктор. Одного взгляда на него хватило, чтобы понять — им пиздец.
~~* *~~
Виктор выволок его из кафе за шкирку. И это было унизительно, но Юра всё равно рявкнул на Отабека, чтоб не лез. Тот стиснул челюсти до желваков и сунул сжатые кулаки в карманы. С него бы сталось развернуть Виктора за плечо и въебать по красивой роже.
И лежать бы тогда в травматологии уже Виктору Никифорову.
— Без присмотра ты с ним больше не увидишься, — спокойно сообщил он.
Сука.
— Слышь, это вообще не твоё дело! Мне не пять лет! Пусти меня! — заорал он, извиваясь. Хватка у Виктора была железная, хоть капюшон отрывай.
Прохожие оборачивались.
Отабек шёл по пятам, напряжённый, как взведенная пружина, следом семенил взволнованный Кацудон. Вряд ли он понимал хотя бы половину из того, что говорил его «Витенька».
— Может, мне твоему деду всё рассказать? — Виктор встряхнул его так, что клацнули зубы. — Чтоб дурь из тебя выбил.
Юра тут же пожалел, что не позволил Отабеку свернуть ему челюсть.
— Только посмей! У него сердце больное! Ты… гандон!
— Раньше об этом думать надо было!
— Чья бы корова мычала! Ты в свои шестнадцать половину «Ледового» перетрахал! Мне Яков…
Виктор отвесил ему оплеуху. И это было не столько больно, сколько обидно. А потом крепко обнял.
И Юра разревелся самым позорным образом. Он с пяти лет так не плакал. Взахлёб, задыхаясь, давясь этими сраными слезами.
На глазах у Отабека. У Кацудона. У всей улицы!
Пиздец. Лучше бы он сдох.
— Я волнуюсь за тебя, дурачок, — шепнул Виктор.
Юра заревел ещё сильнее.
— Да не спали мы… не было ничего! Не пристаёт он! Мы целовались только и за руки держались… Что вы приебались ко мне? Уроды! Ненавижу!
Сзади неожиданно навалился Кацудон, стиснул рёбра. Только Отабек не решался подойти, стоял рядом, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.
Слёзы моментально высохли.
— Пустите, — буркнул Юра. — Нормально всё. Что это ещё за телячьи нежности?
Объятья разжались, и он долго тёр лицо рукавом, стараясь успокоиться. Потом перед носом оказался белый платок. Юра взял его и громко высморкался.
— Дадите поговорить? — негромко спросил Отабек.
Виктор, немного помедлив, кивнул. И отошёл в сторону.
— Ну чего ты? — спросил Отабек, наклоняясь так, чтобы их глаза были на одном уровне. Отвёл волосы от лица. Юра не хотел думать, как жалко выглядит его зареванная физиономия.
— Я не уверен, что хочу трахаться, — хлюпнул носом он.
Кустистые брови Отабека снова изумлённо поползли вверх.
— Разве я тебя заставляю?
— Я к тебе переехать хотел.
— И тебя Виктор не пускает? Или что?
— Я не спрашивал.
Отабеку не понадобилось много времени, чтобы сложить в уме два и два.
— Значит, решил, что я порога на тебя наброшусь и прямо в коридоре нагну? — мрачно произнёс он. — Юр, ты нормальный?
Он не знал, куда деть глаза.
— Извини.
— Врезать бы тебе, чтоб и правда дурь из башки выбить. Ладно, иди сюда.
Они ещё долго обнимались посреди оживлённой улицы.
На душе у Юры стало легче.
3
Съехать Виктор не позволил и зорко следил, чтобы они с Отабеком не оставались наедине.
Приходить до девяти вечера, долго не гулять, отчитываться по телефону, всё время быть в досягаемости взрослых…
Да ебись оно всё конём!
Мог бы он сказать, если бы не угроза.
Дедушка и так в последнее время сильно сдал, если бы по вине трепливого Виктора что-то случилось… Юра помчался бы в Москву. Пешком бы пошёл, если бы пришлось. Собакой лёг в ногах. В лепёшку расшибся, наизнанку вывернулся, лишь бы дедушке стало лучше.
Но прежде, распотрошил бы Виктора голыми руками.
Не то что бы Юра верил, что он и правда всё расскажет, но произнёсённое единожды прочно осело в голове. Так что Юра скрипел зубами, огрызался, но терпел.
— Вали отсюда, мудак! — орал он, выпихивая ржущего Виктора из своей комнаты. А где-то на подкорке противно зудело: «квартира-то его, довыёбываешься — вытолкает взашей, к Барановской».
Шли дни, Юру не гнали. Он бесился, пытаясь укусить Виктора побольнее — как мелкая шавка захлёбывается лаем, кидаясь на флегматичного сенбернара. От собственных ассоциаций он бесился даже больше. Кацудон отмалчивался, видимо не хотел вмешиваться в разборки, только смотрел исподлобья.
Отабеку было разрешено приходить в гости, но от них не отходили ни на шаг.
В последний раз пришлось вчетвером смотреть какой-то ужастик, Юра не запомнил сюжет. Он вжался, размазался по боку Отабека. Незаметно запустил руку ему под футболку. И весь фильм поглаживал горячую, чуть подрагивающую спину кончиками пальцев.
На пороге квартиры Юра поцеловал Отабека взасос.
Он дурел от безнаказанности, его несло. Он налетал на Виктора с наскока, без предупреждения.
— Фу, бля! Вся расчёска в твоих волосах! Скоро лысина будет, как у Якова!
Если долго бить наугад, можно и попасть
Виктор почернел лицом — проняло. Он был такой страшный в этот момент, что Юра тут же поджал хвост, попятился, юркнул к себе.
С обратной стороны двери, в прихожей Кацудон ласково уговаривал: «Это неправда, Витя… ну что ты? Вовсе они не поредели».
читать дальше
~~* *~~
На самом деле он кривил душой, когда обвинял Виктора в пропаганде. Тревожные звоночки Юра заметил лет в двенадцать, когда все одноклассники уже вовсю дёргали девчонок за косы. Те в долгу не оставались, щедро отсыпая тумаков, колотили учебниками — на переменах в классе стояла оживлённая возня. Юру зацепило рикошетом. Ему нравился сосед по парте, — тихоня и отличник, — нравился до красных точек перед глазами. И Юра с каким-то остервенением его доставал.
Одноклассник в итоге перевёлся.
Юра заглядывался на Виктора. На его длинные волосы, туго стянутые в хвост, на то, как он весело переругивается с Яковым, как, хохоча, запрокидывает голову, прикрывает глаза… у него были удивительно длинные ресницы, почти прозрачные на кончиках.
Его катание отзывалось под сердцем чем-то жгучим, брызжущим. И таким злым, что Юра кидался на лёд так, словно хотел об него убиться. Рвал жилы на тренировках, пытаясь единственным известным ему способом приблизиться к Виктору. Он должен был кататься не также — нет, — он должен был кататься лучше!
И Виктор его заметил.
Ёбвашумать, лучше бы не замечал!
В последнее время тренировки давались всё труднее. Вроде ничего не изменилось — рост и вес почти не колебались, — но он чувствовал, как неотвратимо меняется изнутри. Тело становилось тяжёлым, неповоротливым, Юра был заперт в нём, как в коконе, со злостью вспоминая, как порхал год назад.
Виктор никак не это комментировал, но от одной мысли, что именно у него на глазах, он скатывается в такое говно, Юре хотелось с вертухи уебать ему по роже. Чтобы смотрел в другую сторону.
Он подолгу разглядывал себя в зеркале. Скулы заострились, плечи развернулись прямой линией — вроде больше ничего. Но отчего же так хуёво?
— Юра, давай одиночный аксель, — рявкал Яков.
— Я могу четверной!
— Я сказал — одиночный!
Он прыгал четверной, падал, и Яков тряс его за шкирку.
— Ты по-человечески понимаешь, нет? Уйдёт твоя вертлявость — что делать будешь? Отрабатывай технику!
— Я понял! Понял! Не ори!
Очередной этап Гран-при приближался со скоростью «Сапсана», а он застыл на путях, чувствуя, как вибрируют рельсы и свет фар бьёт по глазам. Стоял, смотрел, не в силах сдвинуться с места, и откладывал кирпичи.
Отабек говорил, что у него глаза воина. Хорош воин, ничего не скажешь.
~~* *~~
— Юрио, ты подрос, — произнёс Кацудон, помогая затащить чемодан в номер.
Они только прилетели в Канаду на соревнования, а Юру уже бил мандраж. Его трясло дома, в такси до Пулково, в самолёте, по дороге в отель — всё время.
— Иди ты… — на автомате начал Юра и умолк.
В животе, по ногам растёкся тошнотворно липкий холод. Коленки подогнулись.
Он кинулся в коридор, не раздумывая. Вломился в соседний номер, разве что дверь башкой не протаранил.
Разогнувшись от чемодана, Виктор посмотрел в упор. Как дуло пистолета наставил.
— Вить, измерь меня!
Он, похоже, растерялся. Виновато развёл руками.
— Нечем.
— Но мне надо!
Устало вздохнув, Виктор подошёл вплотную. Придержал за плечи.
— Ну давай тогда на глазок. Выпрямись.
Тело буквально подбросило вверх, спина вытянулась в струну. Виктор помахал над макушкой Юры раскрытой ладонью.
Воздух слабо всколыхнулся.
— Я вырос? — вышло как-то истерично, Юра моментально себя возненавидел. — Вырос?
Виктор задумчиво потирал подбородок.
Козёл! Мудила! Да что ты за говно такое, скажи уже что-нибудь, урод!
— На пару сантиметров, не больше, — наконец разродился он. — Не драматизируй.
Юра зажмурился, крутанулся на пятках, налетел на кого-то.
На пороге стоял Кацудон и взгляд у него был такой понимающий, хоть вой. И тогда Юра ломанулся мимо, отпихивая его с дороги, уловил изумлённо-болезненный выдох.
Шандарахнул дверью о косяк. Постоял, тяжело дыша. И сполз на пол, спрятав лицо в коленях.
~~* *~~
Накануне соревнований Юра снова грохнулся после акселя и не смог встать — не осталось сил. Лежал, сгорая со стыда, пока вокруг суетились остальные. Не стал отбиваться, когда Кацудон помог ему подняться на ноги и, приобняв, повёл с катка. Послушно сел на скамейку, сгорбился.
Виктор опустился перед ним на корточки, заглядывая в лицо.
— Юр, ты ушибся? Нога?
— Нормально всё.
На колено легла длиннопалая бледная ладонь. На безымянном пальце поблёскивало кольцо.
— Может, стоит сняться?
— На хуй иди, — огрызнулся Юра. — Тебя забыл спросить, что мне делать.
Позади расчерчивали лёд другие фигуристы, вдалеке мелькала ярко-красная олимпийка мудака Джей-Джея.
— Если сейчас уйдёт, потом может не вернуться, — веско обронил Яков. — Ты сам через это проходил, Витя. Взрослеть всегда тяжело.
Выразительное молчание навалилось, придавило. Юра сгорбился сильнее, макушкой чувствуя все эти тошнотворно жалостливые взгляды. Как в последний путь провожали.
Суки.
— Да не стойте вы над душой, — тихо проговорил он. — Дайте посидеть спокойно.
Тишина длилась ещё бесконечно долго, потом по льду зашуршали лезвия коньков — все разъехались в разные стороны. Чуть позже удалилась тяжёлая поступь Якова.
Юра поднял голову, всё ещё чувствуя чей-то взгляд. У бортика стоял Отабек, смотрел ни осуждающе, не сочувственно — с беспокойством.
— Меня тоже гонишь?
Не доверяя голосу, Юра отрицательно замотал головой.
И тогда он сошёл с катка, нацепил блокираторы, и опустился перед Юрой на одно колено.
Сердце подпрыгнуло, заколотилось. Юра покраснел, когда Отабек принялся расшнуровывать ему коньки, как маленькому.
— Я могу сам.
— Знаю, — сказал он, бережно стаскивая с него носки. Взял в ладони узкую — почти как у девчонки! — ступню с состриженными под корень ногтями. Погладил подъём, пластыри, свежую мозоль... склонился так низко, что Юру снова обдало жаром — сейчас поцелует…
Может, он фут-фетишист?
…не поцеловал. Только задрал брючину выше колена и принялся осторожно разминать ноющую голень. Медленно… от лодыжки к колену, под колено, к бедру. Нога немедленно покрылась мурашками, светлые волоски встали дыбом. Заметив это, Отабек улыбнулся и потёрся о них щекой, как кот.
Беспомощно хватанув воздух, Юра попытался высвободиться.
Бесполезно.
— Бек… Бек, не надо. Пожалуйста, — выдохнул и едва смог вдохнуть. Воздух застревал в горле.
— Тише.
Юра готов был провалиться под землю. Горел, плавился, как воск. Колени, локти — желе. В голове каша.
Он качнулся вперёд, полыхая щеками, шеей, даже ушами. Уткнулся губами в солоноватую от пота макушку Отабека.
Где-то там, далеко-далеко Виктор наверняка зорко следил за ними, чтобы не натворили херни.
Отабек поднял стриженую голову, мазнув по лицу Юры волосами, обхватил шею руками и поцеловал. Жадно прикусывая губы, скользя языком в рот. Шумно задышал, его колотило как в лихорадке, и эта дрожь передалась Юре. Он соскальзывал в пульсирующую горячую черноту, и это было так бесстыдно, так упоительно… так до усрачки страшно.
Все звуки стихли. Только кровь стучала в висках.
Юра вынырнул из поцелуя, как из-под воды, жадно хватая воздух. Глаза Отабека медленно распахнулись, словно его только что разбудили. Он облизал припухшие, без того влажные губы.
Неохотно Юра перевёл взгляд ему за плечо — не увидел бы кто, — чтобы тут же наткнуться на ошалевшую рожу Джей-Джея.
— Ого, — сказал он и его губы разъехались в совершенно паскудной ухмылке. — В жизни ничего горячее не видел.
Да иди ты в пизду. Обмудок.
Отабек не сменил позы, только голову повернул. С виду — спокойнее некуда.
— Чего надо? Или ты так, подрочить подошёл? — рыкнул Юра.
— Воу-воу, полегче на поворотах, малышка, — Джей-Джей вскинул руки, защищаясь. — Я всего лишь хотел поздороваться, а тут такое. Не хотел вам мешать.
И лыбился, как последняя паскуда.
— Ещё раз назовёшь его малышкой, — подал голос Отабек, — я тебе твои же коньки в жопу засуну.
Джей-Джей расхохотался.
— Горячий восточный парень, да? Ладно-Ладно, уже удаляюсь.
И продолжая ржать, укатил. Туда, где на пару с Кацудоном рассекал Виктор.
Как-то они далековато. Потеряли бдительность?
Осмотревшись, Юра налетел на взгляд Якова, как на нож. Вздрогнул. Тренер наблюдал за ними, стоя у дальнего бортика. Лицо выразительнее некуда, «воспитал пидарасов» — словно говорило оно.
Юра вдруг почувствовал себя голым. Потупился, подобрал с пола носки и принялся торопливо их натягивать.
~~* *~~
Они всей компанией притащились к Отабеку в номер тем же вечером. Вообще-то Юра просил в сопровождающие только Кацудона, но Виктор напросился. Тоже удачи пожелать.
Ну конечно, так и поверили.
Отабек сразу открыл, на нём — Юра застыл, чувствуя, что как его снова захлёстывает удушливым жаром, — не было ничего кроме спортивных штанов. Волосы влажные после душа, через плечо перекинуто полотенце.
Моргнув, Юра проследил, как по груди Отабека скатилась капелька воды, и чуть не сбежал. Для этого пришлось бы всех растолкать, со спины напирали Виктор с Кацудоном.
— Зайдёте? — спросил Отабек, шире распахивая дверь.
— Мы на минутку, — пискнул Юра и замолчал. Уставился себе под ноги. Смотреть было невыносимо.
Отабек терпеливо ждал.
— Юра хотел тебе удачи пожелать на завтрашних соревнованиях. Да и мы с Юри тоже, — сказал Виктор, когда пауза затянулась. Судя по всему, он едва сдерживался, чтобы не заржать.
Захотелось двинуть ему по морде.
— Спасибо.
Юра дёрнулся, ощутив пальцы на своём затылке. Отабек притиснул его к себе, прямо горящим лбом к влажной коже возле ключицы, и поцеловал в висок. От него сладковато пахло гелем для душа
— Спокойной ночи. Я верю, что победишь именно ты.
Когда дверь в номер закрылась, от лица Юры можно было прикуривать.
— Ну давай, спиздни что-нибудь, — сквозь зубы произнёс он.
— Да ладно, я всё понимаю, — голос у Виктора был ехидный.
Сука. Убью.
Кацудон успел перехватил его руку. Ещё немного и либо Виктор бы вышел на лёд с расквашенным носом, либо Юра с вывихнутой рукой.
— Хватит, — в голосе Кацудона зазвенел металл. И откуда что взялось. — Прекрати так себя вести.
— Вы мне дышать не даёте, сволочи! Таскаетесь за мной, как привязанные!
Кацудон сердито сверкнул стёклами своих задротских очков.
— Юрио, я от тебя устал.
Устал он, посмотрите на него.
— Взаимно, мудила, — Юра вырвался и, громко топая, гордо удалился в номер.
Последнее слово осталось за ним.
~~* *~~
По результатам прошлого этапа Юра шёл третьим. Он изгрыз костяшки пальцев, пока ждал своей очереди, радуясь, что откатает не последним. Что говорил Яков — помнил плохо. Как выступили другие — тоже. Осознал, что Джей-Джей послал ему воздушный поцелуй только когда Отабек рядом выразительно хрустнул костяшками, но не нашёл в себе сил разозлиться. Искрящийся воротник с пеной кружев у горла чувствовался, как удавка.
На лёд Юра выходил, как на минное поле. Казалось, сейчас рванёт.
Выехал в центр на деревянных ногах, замер под лучом прожектора. Перед глазами всё двоилось.
Под скрипичную трель Юра изогнулся, заскользил, оглаживая затылок. Вскинул руки, отвёл ногу назад. Сложнейшая дорожка шагов — он ненавидел её всей душой ещё на тренировках, — вращение.
Музыку подбирал Виктор.
Первый прыжок он почти запорол, скребнув по льду лезвием второго конька. Выкатил, полетел по кругу ледовой арены.
Люди на трибунах смазывались. Но Юра знал, где-то рядом Яков судорожно стискивает бортик, глядя на него. Возможно и Виктор тоже. От этого было немного легче.
Скрипка надрывалась, смычок пилил по оголённым нервам. Музыка будто срывала покровы, но не одежду — снимала кожу до мяса.
Он чисто сделал тройной ритбергер, лутц немного недокрутил. Повело. Хвост неприятно хлестнул по щеке. Разозлившись, Юра нахрапом сиганул в либелу, закрутился в бублик. Голова закружилась.
Извернулся, заскользил, следуя за переливами скрипки.
Слепо протянул руки к трибунам.
Предательское тело — такое неповоротливое, тяжёлое, — снова подвело. Он не набрал разгон, рано прыгнул. Нога подломилась. Лёд ринулся навстречу, ударил в плечо, бок. В голове зазвенело.
Боль пришла потом.
Да такая, что перед глазами почернело.
@темы: фанфики, yuri!!! on ice
-
-
31.12.2016 в 16:23-
-
31.12.2016 в 16:59-
-
14.01.2017 в 16:26-
-
14.01.2017 в 16:39-
-
21.05.2017 в 04:49-
-
21.05.2017 в 10:19но пока у меня неписец(
-
-
01.12.2019 в 09:24-
-
23.12.2019 в 14:59Я надеюсь, однажды отредачу это и допишу последнюю часть, руки просто никак не доходят.)
-
-
23.12.2019 в 15:27